[dorama-history-epic]

Название: Стыда не знай
Канон: «Скандал в Сонгюнгване»
Автор:  серафита
Бета: WTF Korean historical dorama 2016
Размер: мини, 1386 слов
Пейринг/Персонажи: Ли Сончжун/Ким Юнхи, Гу Ёнха (Ёрим)/Мун Чжесин (Гёльо)
Категория: гет, слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: R – NC-17
Предупреждения: вуайеризм, некоторым образом элементы публичного секса
Примечание: Джалгембыникогда!!!
Саён — уважительное обращение к старшему однокашнику, аналог японского «сэмпай».
Краткое содержание: четвёрка Джалгем делила между собой столь многое, что почему бы им не разделить и это?

Они не первый раз пьют вместе, и уж конечно ночуют в одной комнате тоже далеко не впервые.
Сперва это было весело — Гёльо, с его чудовищной репутацией и самой благородной душой из всех, которые встречались Юнхи; бедняга Ли Сончжун, лучший из людей, затянутый в конфуцианские принципы, как в тесную одежду; беспечный красавец Ёрим, похожий на ядовитый цветок, такой же яркий и опасный.
Понемногу Юнхи узнавала каждого из них. Например, Гёльо испытывает непреодолимое смущение в присутствии девушек, которые ему действительно нравятся. Юнхи держит язык за зубами, но в глубине души она уверена, что саён даже в весёлые дома не заглядывал никогда — а если и заглядывал, то заканчивалось это приступом неудержимой икоты и насмерть перепуганными кисэн. Сдержанный сухарь Ли Сончжун на деле склонен к авантюрам и любит риск, более того, опасность влечёт его, как объятия желанной женщины (вообще-то представить его в ёнхвагване ещё сложнее, чем Гёльо). А под блестящей внешностью Ёрима прячется тигриная отвага... и панический страх перед призраками.
Ещё Юнхи прекрасно осознаёт — и это знание холодит затылок, прокатывается по жилам лёгким возбуждением — что для какой-нибудь другой девушки находиться с ними рядом было бы... небезопасно. В том самом смысле, который вкладывают в эти слова бдительные матери.
Ощущение, как на качелях, если раскачать их как следует, и небо летит навстречу, но внизу всегда найдётся кому подхватить: безопасный страх. Юнхи знает: если что, её будут ловить в три пары рук.
Сегодня их последний день и последняя ночь, завтра Юнхи переедет из общежития: будущей невестке министра Ли невместно жить в одной комнате с мужчинами, даже если один из этих мужчин — её будущий муж. Но пока что эта ночь ещё не закончилась.
Ёрим разливает вино по чашкам молча, и это тоже непривычно: обычно именно он маскирует любую неловкость беспечной болтовнёй обо всём на свете и пошлыми шутками, вгоняющими Ли Сончжуна в краску, а Гёльо в ярость. Но сегодня даже Гу Ёнха серьёзен и задумчив, Гёльо же и вовсе не поднимает глаз от вина. У Сончжуна взгляд только что разбуженного и ещё до конца не проснувшегося человека — кажется, не одна Юнхи до сих пор не может поверить, что всё закончилось, и закончилось хорошо. Пару дней назад Сончжун всерьёз готовился к отречению от семьи... страшная мысль. Сама Юнхи вовсе не уверена, что у неё достало бы сил сделать то же самое для него, поменяйся они местами. Это заставляет сомневаться в собственном великодушии, но любые сомнения насчёт грядущего брака снимает напрочь. Никто никогда не полюбит её так, как Сончжун. Гёльо охотно отдаст за Юнхи жизнь, но от мести ради неё не откажется. Ёрим легко пожертвует репутацией — но прежде всего из нежелания поддаваться шантажу и не эстетичному давлению со стороны зарвавшегося Ха Инсу, чем ради чьего-то спасения.
Нет, Юнхи не имеет сомнений относительно своего выбора.
Но сегодня особенная ночь, время их победы и триумфа, и что бы ни было потом, подобная ей уже не повторится.
Юнхи никогда не целовалась с Сонджуном вот так, без ощущения шаткого моста под ногами и опасности за спиной... без шляпы, из-за которой поцеловаться нормально и вовсе невозможно. У его рта вкус вина, волосы выбились из пучка, и Юнхи теребит в пальцах длинную чёрную прядь.
Стесняться Ёрима и Гёльо ей и в голову не приходит. Саёну она перевязывала раны и видела его едва ли не в чём мать родила, а Ёрим... она вообще, честно говоря, не очень представляет, как можно стыдиться кого-то до такой степени бесстыжего. Ёрим не видит ни в чём из происходящего ничего смущающего или хотя бы интересного — так что Юнхи и не смущается.
Четвёрка Джалгем разделила между собой столь многое, что почему бы теперь не поделиться и этим?
Когда ладонь Сончжуна нерешительно замирает на её плече, не решаясь двинуться ниже, к ключицам и груди, Юнхи с внезапным весельем думает, что, пожалуй, в некотором роде опытнее него: она-то хотя бы занималась переписыванием неприличных книжек с картинками, а Ли Сончжун такую и в руках не держал, не то что не открывал. Какое-то представление он имеет... в тех рамках, которые определены Конфуцием, как надлежащие для людей добродетельных. Волосы Юнхи давно укрывают плечи чёрной шёлковой вуалью, к щекам прилила кровь, и Сончжун смотрит на неё глазами человека, узревшего перед собой нечто чудесное. Как будто в ней, Юнхи, заключён целый мир, и мир этот прекрасен, цветущ и безопасен. Она ловит этот взгляд, глотает предательский комок и кладёт его руку себе на грудь. Сончжун должен выглядеть смущённым или неловким, но вместо этого он с нежностью ей улыбается. Вид у него всё ещё околдованный. Он не может не чувствовать тёплую плоть под тугими перевязками, ставшими для Юнхи за последний год привычной частью маскировки. Другая его рука ложится ей на талию, привлекает девушку ближе, и она покорно укладывает голову ему на плечо, пока Сончжун распускает завязки на её одежде. Она прижимается виском с твёрдому от мышц плечу и приоткрывает глаза, чтобы посмотреть сквозь ресницы на Ёрима и Гёльо.
Ответный взгляд Ёрима такой же прямой и заинтересованный, и Юнхи невольно вздрагивает от прошившего её иглой от макушки до живота возбуждения. Гёльо, похоже, забыл о чашке с вином у себя в руках, жидкость вот-вот плеснёт через край, однако взгляда Юнхи он избегает. Ёрим вдруг придвигается к нему ближе, берёт за запястье и пьёт из его чашки, задержав губы на тонком фарфоровом крае. Гёльо вздрагивает едва уловимо, но не отодвигается. Юнхи следит, как катится кадык на ёримовой шее, пока он глотает, и Гёльо смотрит тоже. Она впервые замечает, что на женственно-узком, холёном белом запястье Ёрима рельефом проступают жилы, и пальцы, розовые, с жемчужными лунками ногтей, всё же слишком длинные и сильные для женщины.
Потом Ли Сончжун раздвигает складки её одежд, и Юнхи перестаёт отвлекаться. Он нежен с ней, и чуть неловок. Но, в общем, не больше, чем любой влюблённый мужчина, впервые оказавшийся наедине с желанной женщиной.
С той лишь разницей, что они не наедине. А недостаток опыта Ли Сончжуну заменяет апломб, не изменяющий ему никогда — тот самый, что позволял ему «держать лицо» даже перед собственным отцом или десятком убийц с обнажёнными мечами. За это Юнхи тоже его любит: он по-настоящему уверен в себе, и поэтому не подвержен ни зависти, ни стыду.
Ли Сончжун помогает себе рукой, потом Юнхи обхватывает его ногами, скрещивая щиколотки на его спине (от полудюжины переписанных ею неприличных трактатов, оказывается, тоже есть толк). И всё равно — она слишком сухая, и боль не та, что предписана природой при первом соитии, а такая, какой и следует ожидать, пытаясь вдвинуть кавалерийский клинок в ножны для кинжала. Они замирают, цепляясь друг за друга, в подобии шаткого равновесия, кажется, даже перестают дышать — и выдыхают разом:
— Есть! — на два голоса.
Юнхи торжествует, а самодовольный и одновременно испуганный вид Сончжуна компенсирует любые неудобства. Всё остальное по сравнению с этим, основополагающим усилием кажется пустяками. Хотя ощущать внутри себя часть другого человека, и знать, что так оно и предназначено природой — странно. Никакого другого слова Юнхи не может подобрать.
Она наконец расслабляется настолько, чтобы снова начать смотреть по сторонам — между ног жжёт, но уже не так нестерпимо, хотя и какого-то особого удовольствия она не испытывает — и поворачивает голову.
Волосы у Ёрима распущены, как у какого-нибудь простолюдина, и лежат на плечах чёрными шёлковыми лентами: они были так прочно и давно убраны в узел, что теперь никак не могут рассыпаться свободно. Губы пылают, как роза, глаза полны лихорадочного блеска, и Юнхи замечает, что одежда спереди у него тоже распахнута, открывая горло и ключицы. Вот такой — бледный, с горящими глазами — Ёрим сам сейчас похож на кишина, мстительного духа, которых так боится. Нечто едва ли не потустороннее чудится Юнхи в его красоте, пугающее и опасное.
Гёльо сидит, опираясь на руки и откинувшись назад, он гол до пояса и дышит тяжело, полузакрыв глаза, и то и дело проводит языком по сохнущим губам. Юнхи видит гладкую смуглую кожу его груди и живота в отметинах старых и новых шрамов, и думает, что саён выпил меньше них всех. Согнутые в коленях ноги Гёльо широко раздвинуты. Колено Ёрима вклинилось между ними, одна его рука движется, и хотя происходящее скрыто от Юнхи изгибом чужого бедра, воображение легко дорисовывает остальное.
Ли Сончжун со стоном роняет голову, целует её в плечо, и Юнхи ласково гладит его по влажным волосам. Её накрывает небывалым умиротворением, заворачивает в безграничный покой, как в тёплое одеяло. Так, должно быть, чувствуют себя совсем маленькие дети, лёжа у материнской груди.
Задрёмывая, она думает о том, что в их с Ли Сончжуном доме для гостей будет отдельное крыло, подальше от детских, и комнаты саёна и Ёрима следует расположить рядом.
Больше всего она опасается, что наутро им всем будет стыдно смотреть друг другу в глаза.

Утром им не стыдно.